Егорушка кивнул согласно, смотрел теперь иначе на старика, с опаской и почтением. Угадал, старый черт, именно так Егорушка и схитрил. С другой стороны – с начальством лучше вась-вась. Оно полезно, благо и впрямь – дураком Румянцев точно не был. Иван Валерьянович видел это и понял правильно, но ухо решил держать востро, на случай если протеже вздумает взбрыкнуть.
Приняли еще чуть- чуть для души и поехали обратно.
Не зря, как оказалось. Словно сердцем чуял Иван Валерианович, что молодежь в плане отрубания голов – неумехи. Договорились с командиром, что сначала наших бойцов из блиндажа вытянут для нормальных похорон. Сам блиндаж был не прост – на него баня пошла и хозяйка бани уже насчет сруба своего приходила. Баня для команды могла пригодиться и очень даже, потому и тут командира удалось уговорить без вопросов особых, тем более, в команде были рукастые мужики, для которых разобрать сруб и снова собрать – раз плюнуть.
Могилу братскую решили сделать на пригорке – на красивом месте у въезда в деревню. Новожилов оказался мастером – грохнуло негромко трижды, потом помахали лопатами немного – получилось место вечного постоя аккурат для всех своих размерами.
Бойцы погибшие оказались все как один босы, а некоторые и в белье одном. Нашлась пара жестяных от крови плащ-палаток в том мертвецком блиндаже, а шинелей ни одной. Медальонов смертных на всех нашли всего три. Два – пустые, в третьем – бланки не заполнены никак. Оставалось только надеяться, что хоть в полку их озаботились похоронки послать, да военкоматовских надо спросить – может, что они знают.
Когда собирали по полю баб с детьми, командир желваками заиграл недобро.
Голые трупы практически все. Все поснимали, причем видно – что давно, тогда еще, когда тут бой был – с мягких еще тел. Местные, конечно, постарались, больше некому.
— Суки жатные, — выдохнул Берестов.
Новожилов, увидя такую реакцию, пожал плечами.
— Беженцы, городские. Вещи хорошие, добротные, немудрено. Деревенские городских всегда недолюбливают.
— Атфакатом бы фам дабодать! — буркнул неприязненно старший лейтенант.
— Я из крестьян, понимаю их действия. Им в рот все так просто не падает в виде манны с неба. Особенно в войну, — пожал плечами младший сержант. Держался он с командиром спокойно и ровно, но без подобострастия и вроде и не нарушал дисциплину, но свою точку зрения отстаивал уверенно. И что странно – при нем получалось как-то все не по-военному, а по-граждански, словно в бригаде рабочих. Но – в хорошей бригаде, споро и толково.
Иван Валерьянович ожидал, что начальник возмутится, но Берестов ничего не сказал. Положили бойцов справа, женщин – слева, даже и прикрыть их было нечем. Нашли какое-то совсем уж никчемное тряпье, которое и местным мародерам не пошло, лица закрыли все же. И это были все почести которые смогли дать чьим-то матерям и женам, чьему-то убитому счастью, чьему-то оборванному будущему.
— Только перед войной зажили хорошо, — вздохнул Новожилов, вылезая из ямы.
— Оссафить! — осек его начальник похкоманды.
А фельдшер промолчал. Команда тоже молча делала свою работу.
Засыпали споро, холмик получился аккуратный, обхлопанный лопатами.
Как ни тянул время Берестов, а вот – пришло оно, то самое. Пора бошки рубить. Поглядел на Алексеева.
— Поехали, — спокойно сказал тот. И постарался угнездиться на жестких досках телеги. Только проверил, что матрос взял кувалду, лопату да поленце.
— Как будем работать? — не утерпел Новожилов. Собственно ему до этого дела не было никакого, но было любопытно. Задачу он знал, понимал ее важность, но как любой нормальный человек сроду с подобной изнанкой медицины не сталкивался.
Тошный получался день. Сосало под сердцем – и оттого, что сразу вспомнились все те, кого пришлось так бросить, словно мусор какой, а не близких людей, и то ело, что красноармейцев местные подраздели. Свои же! Которых они защищали! Сначала думал, что может тогда еще их товарищи все поснимали, но потом увидел голых детей и женщин, вытаявших уже на поле из снега, и совсем стало худо. Никогда не гонялся Берестов за достатком, потому всякое жмотство и барахольщичество его бесило. Да и сам вид словно спящих на голой земле голых женщин с детьми подействовал очень сильно. Холодно еще было, не успели еще придти в безобразное состояние, лежали, словно опрокинутые мраморные статуи. Сначала, нюхая запах падали при построении, думал, что будет тут черте что, а оказалось – только лошадь воняла, валявшаяся на открытом месте, где уже и снега не было. На поле снег местами сошел, но ближе к лесу, где падала тень и где как раз и лежали женщины – еще сохранялся.
— Вот же куркули чертовы, за тряпку удавятся, сволочи, — думал зло Берестов, широко шагая по раскисшей весенней земле. Следом словно ртутный шарик катился Новожилов, с которым старший лейтенант не очень знал, как себя держать. И потом телега с дедушкой-фельдшером и вся команда.
Немец первый, молодой, рыжий, мускулистый тоже валялся совершенно обнаженным, только почему-то на ноге – носок один, зеленый, а заштопан красными нитками. Тут Берестов себя одернул – нашел о чем думать!
— Ну вот, приступим, — сказал Иван Валерьянович, нехотя слезая с телеги и беря в руки лопату. Голова цела? Давай ему полешко под шею.
Тут старичок приставил лезвие лопаты к шее мертвяка и морячок аккуратно, но сильно вдарил кувалдой. И еще раз. И еще. С деревянным стуком штык лопаты боком ушел глубоко в шею.