Наглое игнорирование (СИ) - Страница 22

К оглавлению

Сказал что-то, как плюнул. И еще добавил что-то, отчего Майер заалел пунцовым цветом до кончиков ушей.

— Ладно, что этот тип болтает? — сказал командир-танкист?

— Матерится, — коротко информировал Майер.

Пленный понял видно, что его словесы пропадают зря, и добавил для понятности:

— Сталин – капут, рус – капут! Йобтвамат!

— А еще говорят, что культурная нация! — удивился искренне Головин.

Майер явно обиделся и разозлился:

— Да, немцы – культурная нация! А к этим нацистам это не относится, какая у них культура, нету них культуры сейчас совсем! Это вы так считаете по старой памяти, Гете – Шиллер! А сейчас там в стране сплошная серость и тупость дикая, да с технической грамотностью, к сожалению! Идеи у них – самые варварские, средневековые! Какая ко всем чертям культура!

— Дураки, значит, как в кино кажут? Вон как прут эти дураки! — хмыкнул Головин.

— Нет, отнюдь немцы не дураки, но и не культурная нация, цирлих-манирлих. Вот этот простой солдат, (тут злой Майер кивнул в сторону пленного) имеет среднее образование. А оно у него какое? Там у них нашего нормального образования нет.

— Заливаете, Майер – отозвался командир. — У нас вона – только семилетнее образование ввели всего лет шесть назад, а у них – сто лет уже как среднее всем! Короче – что сказать хотите? Нам спешить надо, времени нету тут рассусоливать.

— Нет, командир, это важно. Сам только понял, потому и вам скажу. Это – важно! — убежденно сказал Майер.

Видно было, что товарищи к своему советскому немцу относятся как минимум с уважением, даже командир, звания которого так Берестов и не понял, а спрашивать сил не было, коротко приказал: "как можно короче!"

— Образование у них есть. Но после Великой войны в голодуху просело оно сильно. Не до того было. Этот призывник, как и его товарищи, после блокады рос, англичане их хорошо приморили континентальной блокадой, мне точно говорили – дети в Германии без ногтей рождались, дистрофиками.

— Майер, время!

— Да, командир, чуток еще! Версаль Германию растоптал. Детишки эти, что сейчас против нас здесь воюют, росли в голодухе, рахите, унижении, безработице, безысходности.

Родителям не до них, да и отцов у многих после войны не стало, висел их папа на колючей проволоке под Ипром. Какая тут культура? А тут – внезапно Гитлера капиталисты привели к власти. Кредитов ему дали от пуза – но только на армию. Сделали из Германии велосипед – пока экономика военная – устойчива, как только встала, мир – так с копыт долой. И из этих молокососов-щенят стали усиленно делать варваров. Дикарей во всех смыслах, только грамотных в технике.

Тупой викинг, конкистадор, который шедевр, произведение искусства переплавит в слиток золота и плевать ему, что уникум уничтожил общечеловеческого значения! Пещерный дикарь, но на танке и самолете, не на драккаре или каравелле – а на линкоре и подводной лодке! Они сейчас – перестали быть людьми. Сами, добровольно! Нет у них понятия – общечеловеческий! Есть они – сверхлюди, арийцы – и есть все остальные двуногие – животные. С которыми можно не церемониться. Ну, кто церемонится с крысами и лягушками или тараканами? Головин, ты церемонишься с клопами?

— Ну, ты загнул – озадаченно буркнул спрошенный танкист.

Майер перевел дух.

— Понимаете – вождь пришел для миллионов униженных волчат. И объяснил им, что они – Великие, Избранные, Особенные! Все до самого убогого – сколько ни есть миллионов! Они немцы и потому лучше всех! Арийцы! Волки! И на кредиты, данные ему для войны, он их и накормил и одел и обул и воспитал! И главное – они от унижения избавились. Воспряли для новой славы, будь она неладна! Понимаете? В императорской Германии военная служба была почетна, без прохождения срочной и на работу нормальную было не устроиться, и дело свое не открыть, и не жениться нормально, а теперь это вообще смысл жизни мужчины! После того, как Гитлеру буржуи всю Европу скормили – верят безоговорочно. И пойдут до конца! Без толку ему про рабочую солидарность толковать! Все это они просто не поймут, как глупость какую-то нелепую!

— Полегче, Майер, за языком следите! — предостерегающе сказал командир.

— А, один немец – работа, два немца – пьянка, три немца – уже армия и война. Это немецкое выражение. Так что, резюмируя – мы сейчас как пруссы для тевтонских рыцарей. Смазка для мечей. Средневековье вернулось во всей красе. А может и еще веселее, дикость у них сейчас вполне от рабовладельческого общества.

Тут Майер, словно вспомнив что-то, затрещал по-немецки. Пленный кивнул, залопотал утвердительно в ответ.

— Ну вот, командир, он подтверждает. Каждому, кто тут воюет, после победы дают поместье и полста местных рабов. Это сам фюрер обещал, а ему они верят, — печально сказал Майер.

— Будет от этого помещика нам сейчас толк? — хмуро спросил командир.

— Разве что имя и фамилия со званием.

— Что ж, битье определяет сознание, не мной сказано. Будем бить, пока не опомнятся, — и танкист деловито выстрелил в стоящего перед ним парня одетого по-иноземному. Берестов впервые так близко увидел, как попадает пуля в тело. Черная дырочка на груди, потом бурно полившаяся оттуда темная кровь, пленный удивленно склонил голову, недоверчиво уставившись на эту струйку, пропитывающую сукно кителя и так же и повалился – стоячей доской.

— К машине! Головин – оружие этого арийца забери и документы, — приказал командир, засовывая наган в кобуру.

— Момент! — буркнул Берестов и припустил, как мог быстро, к носилкам с ранеными. Он и сам не знал – зачем, но, покидая место разгрома, хотел знать – не для начальства, для себя, что не бросил тут живых. Старательный немец, однако, никого в живых не оставил. Начштаба подобрал пару противогазных сумок для бумаг, скоро его уже затягивали на броню. Уцепился за какие-то скобы. Стоять на танке было неудобно и тесно.