Наглое игнорирование (СИ) - Страница 26

Иначе спрашивается – а чего еще делать все свободное время? Подчиненных донимать? Так на это много времени не надо. Да и руки у него были коротки.

Теперь учеба пригодилась. То, что немцы залегли, было замечательно, если б рванули ходом – смяли б без вопросов. А так – уже теряли время. Лупили правда от души, патронов не жалея, и пулеметов с их стороны оказалось не меньше шести, но что хорошо – ни одного станкового. Над головами шелестело смертью, пули били в бруствер, так что земля летела фонтанчиками, головы не поднять. Один из троих санитаров неосторожно высунулся, тут же рыхлым комом свалился навзничь.

Вбивая вторую обойму в СВТ, Берестов мельком глянул на него. Наповал, даже глаза не успел закрыть, так и уставился в небо и на побелевшем лице – удивление. Холодом прошибло – а ведь не уйти. Силы несопоставимы. Огонь велел открыть, толком не подумав, на рефлексах только, теперь поздно было спохватываться.

— Не удержим! — оскалил зубы пулеметчик, меняя уже второй пустой диск. Над головой вроде как стало посвистывать реже – медсанбатовские проснулись, очухались, заметались между палаток, даже кто-то оттуда стрелять взялся, и основная масса немцев не удержалась, стала пулять по хорошо видным мишеням. Берестов это заметил, не стал рассуждать долго, а шустро высунулся и влепил по три пули в пулеметные огоньки, справа и с краю, что были напротив, прикинув так, чтоб пулеметчику прилетело точно. Попал или нет – заметить уже не успел, спешно пригибаясь. Успел вовремя – фуражку с головы сдуло и как просквозило что над макушкой, потекло моментально горячее и неприятное по шее. Тронул рукой – кровища. Тут же стало не до того.

— Последний ставлю! — взвыл пулеметчик. Его напарник суетливо совал патроны в пустой диск, но видно было, что парень этот, белобрысый здоровяк, скорее сильный чем ловкий и пальцы у него, вполне возможно, могут подковы гнуть, но для быстрых и тонких операций мало годны. Вроде не паникует, просто руки вот такие. Значит, сейчас пулемет останется без патронов и заткнется. И – все.

Когда курсант Берестов учился на лейтенанта, он не раз представлял себе свою героическую гибель. И тогда для него помереть было совершенно не страшно, главное, чтобы – красиво и героически, чтоб – как в кино. Такие мысли были даже приятны, немножко ужасали, и по коже пробегала приятная холодящая истомная дрожь. И тот Берестов скорее всего держал бы позицию до конца, как вбитый гвоздь. Только вот другим он стал сам и кроме себя теперь еще думал и о подчиненных. А после боев на Карельском твердо убедился – вся эта киношная картинность – чушь собачья.

Тогда помполит распространяться вздумал о том, что надо хоть умереть, но победить, командир роты взял слово и, тщательно взвешивая каждое, словно на аптечных весах, заявил, что погибший герой – это герой, бесспорно. А тот, кто сумел победить и живым остался – тот герой вдвойне, потому как войны заканчиваются, а кто-то после этого должен и детей растить и страну строить и врага сдерживать. Как ни странно, помполит спорить не стал, а мысль эту лейтенант запомнил.

Привык адъютант старший теперь думать. И еще когда посты проверял, отметил, что заросшая канава как раз к окопу примыкала, то есть лентяи пехотные просто ее углубили и расширили. И хоть затекла канава землицей, а вполне по ней можно уползти в лесок.

Отстрелял магазин, практически не прицеливаясь, скорее для шуму – врага попугать и себя успокоить. Несколько минут после этого был лютый страх – вот сейчас поймут лежащие совсем неподалеку немцы, что обороны-то и нет, ломанутся грамотно, по двое по трое, прикрывая огнем друг друга – и все, хана. Злобно ругавшийся пулеметчик тихо лязгал патронами, загоняя их в круглую колобаху диска, вот у него навык явно был, получалось это дело легко и без напряга, точно – тренировался, или ловкач сметливый по природе. Огонь с той стороны потихоньку затихал. Сердце колотилось – сейчас там офицер свистнет в медную дудочку на витом шнурке – и рванут.

Но почему-то немцы медлили. Это было странно. Видно же, что оборона хлипкая плевком сбить можно. Тут до старлея дошло, что не факт эти немцы – фронтовики. Очень может быть тыловая публика, а эти прохвосты во всех армиях одинаковы, помнится старорежимный генералиссимус Суворов толковал, что если интендант прослужил больше пяти лет – вешать его можно без суда и все равно будет за что и справедливо. И не любят тыловые на рожон лезть. Место хорошее – не зря медсанбатовскому начальству понравилось, может, ехали свое что развернуть, да напоролись. И если это так, то они зря не сунутся, дурных там нет, в тылах-то, там все умные и жизнь любят во всех ее проявлениях. И не так их много в грузовиках прикатило, набиты кузова чем-то еще. Потому огнем давить могут, да. Но и только. Оживился, стараясь говорить понятнее, велел пулеметчику выбираться по канаве в лес, если получится собрать хоть с десяток людей – можно бы этим фрицам во фланг вылезти и пугануть.

Тот кивнул, понял значит. Здоровяк взвалил на спину труп товарища, прибрал обе винтовки, и двинули по мокрой, грязноватой канаве. Идея контратаки старлею нравилась все больше и больше, если угадал и это тыловые – точно боя не примут, откатятся. Тогда можно будет дальше думать, может самое ценное тут удастся эвакуировать…

Путь в ад вымощен благими пожеланиями и великолепными планами. Когда уже до леса добрались – зажужжало за спиной и что-то немцы там загомонили радостно. Уже чувствуя холодок под ложечкой, аккуратно высунулся. И в глотке перехватило. Немцы поднялись! И не просто поднялись – а перед ними катилось две с виду несерьезных ерундовины, очень похожие на когда-то виденные по плакатам танки Пыцы 1. Чуточку выше человеческого роста, два пулемета в несерьезной приплюснутой башне. Гробик с бабкиным приданым на колесиках, то есть гусеницах, конечно.