И тут танчики врезали из своих пулеметов, сыпанув густой метелью. Боец с пулеметом выдохнул:
— Бог хранил! Сейчас бы нам хана пришла!
Идейно поминать бога было нехорошо для красноармейца, но Берестов пропустил слова мимо ушей – левый танк встал метрах в пятидесяти от покинутого так вовремя окопа и щедро взбил пулями бруствер. Пара немцев, пригнувшись, шмыгнули с боков танка, отработанно метнули гранаты на длинных деревянных ручках. И еще. И еще. Точно легло.
Жидкий бурый дым разрывов накрыл окоп. С виду – несерьезно, убого даже смотрелись гранатные взрывы, но Берестов отлично знал, что за жуть – рвущиеся в окопах гранаты.
— Уходим, тщстралтн! — бормотнул пехотинец с пулеметом. Он пригнулся, словно бегун на стометровку и явно рассчитывал дать деру, пока их не засекли немцы. И был прав – танки хоть и плюгавые – а остановить их было нечем. Совсем нечем. Начштаба взвыл от бессильного бешенства и не удержался – поймал в прицел самую медленную фигурку – пулеметчика, который как раз на ходу менял магазин в своей машинке и дважды бахнул. Немец выронил оружие и неспешно, даже как-то величественно, словно поверженный памятник, повалился на спину. Лютый был соблазн нарубить колбасникам фаршу, но те оказались сами не промах – тут же в дерево рядом смачно, с хрустом врезалась пуля, свистнуло совсем близко над головой, посыпались срубленные веточки, листочки запорхали в воздухе, и начштаба понял, что сейчас нащупают.
И пока пулеметы не довернули – ломанулся как брачующийся лось через густой подлесок. На секунду плеснуло страхом, что своих спутников потерял, но тут же обрадовался, увидев совсем близко здоровяка, тот бежал как-то странно, словно вприсядку танцевал, да еще и пер на плече труп убитого товарища.
А у старшего лейтенанта мелькнуло в голове, что прав был инструктор по стрелковому делу, когда говорил обучаемым на стрельбище:
— СВТ это чума! В умелых руках на автоматных дистанциях страшнее автомата. Из нее от пуза можно расстреливать ростовые на 100 м бегло, но пулька при этом бьет не как пистолетная.
Только бы на бегу успеть новые обоймы вбить в винтовку, а то там всего пара патронов осталась и второй магазин легок и пуст. Еще мелькнула какая-то толковая мысль, что-то с танками связанное, но эту мысль уже подумать не удалось, все внимание ушло на забивание патронами магазина.
Отбежали на пару сотен метров, и встали не сговариваясь, словно кто окликнул. Здоровяк запаленно дышал, как загнанный конь, но тело товарища так и не бросил. Уставились живые на Берестова. С той стороны, где медсанбат – крики, пальба, вопли, воет кто-то не по-людски, как бывает от предсмертной боли и ужаса. Танковые пулеметы трещат прямо посередке расположения. И понятно, каюк медсанбату.
— Переехали кого-то пополам, у нас так Прохоров выл, когда через него танк проехал, — хмуро заявил пулеметчик, который вроде как и стоял на ногах, но словно скукожился весь, к земле его тянуло, вот он и скомкался, сам того не замечая.
Берестов понял намек, лег сам, сделал знак рукой. Оба бойца плюхнулись без споров, с облегчением.
— Диски? — намекнул-спросил пулеметчика. Тот спохватился, замелькал пальцами, тихо пружинка в магазине защелкала, сжимаясь, принимая патрон за патроном. А сам начштаба в этот момент стал ломать себе голову извечным вопросом – "Что делать?"
И выходило, что все, что он может – это сейчас постараться собрать в лесу тех, кто успел убежать, потому как на все остальное сил и средств у него нет совсем. Пощупал рукой противогазную сумку на боку – в этом медсанбате положенного для документов металлического запираемого ящика не оказалось почему-то и потому он самые ценные бумаги и обе печати таскал с собой. Это было серьезным нарушением основ делопроизводства, но оставлять документы в простом фанерном коробе без замка он тоже не смог. Получается, был прав.
— Серегу похоронить надо, тащ стралтн! — сказал пулеметчик. Показал глазами на мертвеца.
— Нет, — отрезал Берестов.
— Товарищ старший лейтенант, не по-людски так, дружок он нам был!
— Шивые вашнее! — тихо рявкнул старлей и так зло глянул, что пулеметчик на минуту оробел, такого волчьего оскала не мудрено было испугаться. И бойцы. переглянувшись, подчинились. Погибшего все же дал закидать ветками, но крайне убого, за пять минут, разве что удивленные глаза закрыли.
И повел бойцов туда, где ожидал найти выживших.
Лютого старлея испугался больше, чем немцев. Те уже встречались, а тут летеха так ощерился свирепо, что опешил Сидоров, хоть сроду был не самого робкого десятка. Показалось, что умом краском тронулся, чему способствовало и косноязычие, странное для строевого командира, такой и пристрелить может сгоряча, видно же – бешеный!
Но через немного времени пришел боец в себя, отпустило. В бою и не так расщеперишься, благо на себя никак не глянешь, а после того, как из окопчика выбрались оказалось – губу себе прокусил. Сам не заметил. А ведь только вчера порадовался, что с передовой попал в тыловое учреждение, где и кормят отлично и танки не утюжат. Вот накаркал и сглазил. Да не он один, покойный Серега вчера как раз когда окопчик копали, бухтел, что зазря это силу тратят и время, чего тут может случиться? В тылу-то? Вот тебе и тылы. Еще и хуже выходит, на передовой хоть гранаты есть и артиллерия… Иногда. А тут – вот хорошо пулемет у тех танкистов заначил, тяжелый, зараза, по сравнению с винтовкой, зато и прикурить дает за отделение с берданками.