Наглое игнорирование (СИ) - Страница 49

Бывший танкист подумал, ответил утвердительно, но не шибко уверенно. Опять набрали детей полную корзину, хотя начальнику похкоманды это показалось не очень правильным – возить детей на поле боя, но Новожилов и механик выразительно посмотрели, и Берестов для себя решил, что детишки и так на этом самом поле, считай, и живут. Кроме того, надо было прикинуть для себя – что делать дальше, а без рекогносцировки никак.

— Карбюратор барахлит, зараза, — как-то интимно и негромко заявил мехвод. Старлей неопределенно хмыкнул, глядя по сторонам. Эта дорога была куда более разъезженной, чем ведшая к заброшенному мостику и следы немецкого отступления были видны везде – то растрепанная промокшая книжка, какие-то тряпки, ломаные ящики, перевернутый вверх колесами грузовик, выгоревший до состояния голого железа, каски, деревянные непонятные рамы, жбаны из гофрированного железа, в которых немцы таскали свои противогазы, несколько раз – на обочине и дальше – расхристанные трупы, в сапогах и босые, но поодиночке и потому для глаза собирателя черепов малоинтересные. Потом "носач" браво проскочил по странному измызганному пятну, в котором с трудом – только по подметкам сапог, угадывались контуры человеческого тела, расплющенного и раздерибаненного прошедшими по нему грузовиками и танками.

— Вот сюда поворачивай! — сказал Новожилов водителю и тот свернул с дороги, под колесами загремели как клавиши пианино бревна настила, забрызгала вода, а потом мехвод мягко остановился.

— Глушить не буду, не заведусь потом! — предупредил он командира. Начальник похкоманды кивнул, выпрыгнул из машины, благо дверок в этом агрегате не было. Огляделся. Присвистнул. На краю выгоревшей дотла деревни – только печи с трубами остались надгробными обелисками, лежали в беспорядке, вплотную друг к другу, сотни немцев. Сначала показалось – все до горизонта завалено, потом понял, что сильно ошибся, но штук двести точно будет.

— Целенькие вроде, не как тот блин на дороге – подтвердил его мысли одноглазый и сплюнул. Берестова передернуло, не видал он еще таких образов смерти, размазанных по дороге невнятным силуэтом. А был человек. Со всеми своими чаяниями, мыслями и привычками.

Мехвод усмехнулся и на вопросительный взгляд командира пожал плечами:

— Я танкист, навидался такого. Из гусениц потом задолбаешься выковыривать, а так… Уже в первый день войны аккурат такое видал.

Сказано это было спокойно, без вызова, просто констатировал человек факт.

— Кого? — спросил неожиданно для самого себя начпох.

— Командира нашего танкового полка. Нас подняли по тревоге. Когда выходили из расположения, он совершенно глупо под гусеницы попал. Была у него такая привычка – флажками махать. На выходе – пыль столбом, суматоха, рёв двигателей, мат-перемат. Кто первым командира на гусеницы намотал, хрен его знает… Прошло по нему не меньше батальона, пока чухнулись. Командовать стал адъютант старший. Первый эшелон, 150 танков, пёр на запад. Я был в середине колонны, и кто с кем по ходу воевал – не видел. Пальбу слышал и дымов много. Не химдымы, а когда машина горит. Потом карта кончилась, вышли на берег мелкой речки-переплюйки, мост взорван. По луговине рванули через речку. Первые машины проскочили, кто-то умный притормозил и танки стали садиться на брюхо. Всю луговину забили железом. Мат-перемат, одни железные бегемоты тянут из болота других. Начштаба с политруком быстро-быстро свалили в тыл. Дальше – просто, прилетела девятка "юнкерсов" и пожгла всё это стадо, а были танки с дополнительными баками и полным БК. Целый день горело и бабахало. Танкистов, кто догадался подальше отбежать и уцелел – на переформирование в Киев. Второй эшелон успел повоевать, эти в Киев приехали через три дня, потеряли с ходу треть, но и немцам колбасы нарубили.

Тут танкист наступил на горло собственной песне и спросил:

— Разрешите глянуть что тут да как? Может что интересное найду, опять же хозяйке обещал башмаки поискать, а то ей хоть босой ходи.

Берестов кивнул и сам пошел вдоль лежащего строя, аккуратно выбирая место, куда поставить ногу. Снег тут уже почти весь сошел и земля бугрилась мокрыми шинелями, кителями, торчали как ветки окостеневшие руки и ноги. Лица, словно лепленные из грязного воска маски. Заметил руку с белой повязкой поверх кителя – но не бинт, написано что-то. Присел над трупом, потянул белую ткань. "Propagandakumpanie".

Интересно. Потянул с мертвеца покрывало – тяжелую, набухшую водой шинель. Немец лежал на правом боку, башка густо замотана буро-красными бинтами, только восковой нос торчит. Не годится в коллекцию. Тут только обратил внимание на странную деревянную коробку на тонком ремешке, прижатую локтем к животу. Заинтересовался. потянул. Не пошла. Дернул как следует. Подалась на чуть-чуть. Рванул во всю мочь, отчего мертвый немец словно закряхтел, оторвавшись от мокрых носилок, на которых лежал. А в руках у старлея оказалось ранее не виданное – деревянная кобура с торчащей из нее ручкой-магазином хрен знает на сколько патронов. В придачу выдернулся странный кожаный футляр – словно танк с башенкой, но из твердой кожи и без пушечки.

Дернул за клапан, щелкнула кнопка. В футляре, вкусно пахнувшем добротной кожей, оказался, разумеется, никакой не танчик, а блеснувший полированным металлом и стеклом фотоаппарат. В руках такую сложную технику Берестов держал впервые и понял, что трофей редкий и фрица осмотреть надо повнимательнее. Второй футляр – деревянный – порадовал еще больше. Когда отщелкнул крышку-затыльник, оттуда вывалился неторопливо здоровенный пистолет – впервые такой увидел, а сразу внушает уважение – тяжелый, больше ТТ, массивнее и в рукоятке магазин такой, что за рифленые щечки накладок выступает на длину еще одной ладони. В руку сел прочно, а когда немного подумав вщелкнул рукоять в специальную рамку на узком конце деревянного футляра, ставшего сразу прикладом, увидел, что держит в руках мощный агрегат, который, небось, и очередями может лупить. Ну да, вот и метка – буквочка "А"